Неточные совпадения
«Итак, — сказал себе Алексей Александрович, — вопросы о ее чувствах и так далее — суть вопросы ее совести, до которой мне не может быть дела. Моя же обязанность ясно определяется. Как глава семьи, я
лицо, обязанное руководить ею и потому отчасти
лицо ответственное; я должен указать
опасность, которую я вижу, предостеречь и даже употребить власть. Я должен ей высказать».
Конечно, никак нельзя было предполагать, чтобы тут относилось что-нибудь к Чичикову; однако ж все, как поразмыслили каждый с своей стороны, как припомнили, что они еще не знают, кто таков на самом деле есть Чичиков, что он сам весьма неясно отзывался насчет собственного
лица, говорил, правда, что потерпел по службе за правду, да ведь все это как-то неясно, и когда вспомнили при этом, что он даже выразился, будто имел много неприятелей, покушавшихся на жизнь его, то задумались еще более: стало быть, жизнь его была в
опасности, стало быть, его преследовали, стало быть, он ведь сделал же что-нибудь такое… да кто же он в самом деле такой?
Опасность, риск, власть природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч,
лиц, событий; безмерное разнообразие жизни, между тем как высоко в небе то Южный Крест, то Медведица, и все материки — в зорких глазах, хотя твоя каюта полна непокидающей родины с ее книгами, картинами, письмами и сухими цветами, обвитыми шелковистым локоном в замшевой ладанке на твердой груди.
Так люди на пароходе, в море, разговаривают и смеются беззаботно, ни дать ни взять, как на твердой земле; но случись малейшая остановка, появись малейший признак чего-нибудь необычайного, и тотчас же на всех
лицах выступит выражение особенной тревоги, свидетельствующее о постоянном сознании постоянной
опасности.
Образ Марины вытеснил неуклюжий, сырой человек с белым
лицом в желтом цыплячьем пухе на щеках и подбородке, голубые, стеклянные глазки, толстые губы, глупый, жадный рот. Но быстро шла отрезвляющая работа ума, направленного на привычное ему дело защиты человека от
опасностей и ненужных волнений.
Она вздохнула будто свободнее — будто опять глотнула свежего воздуха, чувствуя, что подле нее воздвигается какая-то сила, встает, в
лице этого человека, крепкая, твердая гора, которая способна укрыть ее в своей тени и каменными своими боками оградить — не от бед страха, не от физических
опасностей, а от первых, горячих натисков отчаяния, от дымящейся еще язвы страсти, от горького разочарования.
Посмотрите ему в
лицо: есть ли сознание
опасности?
— Господа присяжные заседатели, — продолжал между тем, грациозно извиваясь тонкой талией, товарищ прокурора, — в вашей власти судьба этих
лиц, но в вашей же власти отчасти и судьба общества, на которое вы влияете своим приговором. Вы вникните в значение этого преступления, в
опасность, представляемую обществу от таких патологических, так сказать, индивидуумов, какова Маслова, и оградите его от заражения, оградите невинные, крепкие элементы этого общества от заражения и часто погибели.
Славянская идея должна быть осознана перед
лицом грозной
опасности германизма.
И тем более это странно, что прежде он совсем почти и не обращал внимания на эту новую для себя
опасность, грядущую в
лице неожиданного для него соперника.
Доктор, ради Бога скажите, я в
опасности?» — «Что я вам скажу, Александра Андреевна, — помилуйте!» — «Ради Бога, умоляю вас!» — «Не могу скрыть от вас, Александра Андреевна, вы точно в
опасности, но Бог милостив…» — «Я умру, я умру…» И она словно обрадовалась,
лицо такое веселое стало; я испугался.
Им надобна, как воздух, сцена и зрители; на сцене они действительно герои и вынесут невыносимое. Им необходим шум, гром, треск, им надобно произносить речи, слышать возражения врагов, им необходимо раздражение борьбы, лихорадка
опасности — без этих конфортативов [подкрепляющих средств (от фр. confortatif).] они тоскуют, вянут, опускаются, тяжелеют, рвутся вон, делают ошибки. Таков Ледрю-Роллен, который, кстати, и
лицом напоминает Орлова, особенно с тех пор как отрастил усы.
Я пожал руку жене — на
лице у нее были пятны, рука горела. Что за спех, в десять часов вечера, заговор открыт, побег, драгоценная жизнь Николая Павловича в
опасности? «Действительно, — подумал я, — я виноват перед будочником, чему было дивиться, что при этом правительстве какой-нибудь из его агентов прирезал двух-трех прохожих; будочники второй и третьей степени разве лучше своего товарища на Синем мосту? А сам-то будочник будочников?»
Карл Иванович, мы уже говорили это, несмотря на свой пятидесятилетний возраст и на значительные недостатки в
лице, был большой волокита и был приятно уверен, что всякая женщина и девушка, подходящая к нему, подвергается
опасности мотылька, летающего возле зажженной свечи.
Лицо священника делается сразу настороженным и неприятным. Гаврило замечает
опасность… Его красивые глаза навыкате выкатываются еще больше и как бы застывают. Но останавливаться уже поздно.
Люди разгружали лодку, сушили одежду и грелись у огня.
Лица их были серьезны. Каждый понимал, что мы только что избегли смертельной
опасности и потому было не до шуток.
Он замолчал и пытливо, с той же злобой смотрел на меня, придерживая мою руку своей рукой, как бы боясь, чтоб я не ушел. Я уверен, что в эту минуту он соображал и доискивался, откуда я могу знать это дело, почти никому не известное, и нет ли во всем этом какой-нибудь
опасности? Так продолжалось с минуту; но вдруг
лицо его быстро изменилось; прежнее насмешливое, пьяно-веселое выражение появилось снова в его глазах. Он захохотал.
Таким образом, он прочитал мне целый ряд «записок», в которых, с государственной точки зрения, мужик выказывался опутанным такою сетью всевозможных
опасностей, что если б из тех же «записок» не явствовало, что, в
лице моего собеседника, мужик всегда найдет себе верную и скорую помощь, а следовательно, до конца погибнуть не может, то мне сделалось бы страшно.
— Да-с, но вы забываете, что у нас нынче смутное время стоит. Суды оправдывают
лиц, нагрубивших квартальным надзирателям, земства разговаривают об учительских семинариях, об артелях, о сыроварении. Да и представителей нравственного порядка до пропасти развелось: что ни шаг, то доброхотный ревнитель. И всякий считает долгом предупредить, предостеречь, предуведомить, указать на предстоящую
опасность… Как тут не встревожиться?
Мать, закрыв окно, медленно опустилась на стул. Но сознание
опасности, грозившей сыну, быстро подняло ее на ноги, она живо оделась, зачем-то плотно окутала голову шалью и побежала к Феде Мазину, — он был болен и не работал. Когда она пришла к нему, он сидел под окном, читая книгу, и качал левой рукой правую, оттопырив большой палец. Узнав новость, он быстро вскочил, его
лицо побледнело.
— Вы дрались сегодня на дуэли, — заговорила она с живостью и обернулась к нему всем своим прекрасным, стыдливо вспыхнувшим
лицом, — а какой глубокой благодарностью светились ее глаза! — И вы так спокойны? Стало быть, для вас не существует
опасности?
У него было большое, грубое, красное
лицо с мясистым носом и с тем добродушно-величавым, чуть-чуть презрительным выражением в прищуренных глазах, расположенных лучистыми, припухлыми полукругами, какое свойственно мужественным и простым людям, видавшим часто и близко перед своими глазами
опасность и смерть.
Естественно, что
лица, считающие своей обязанностью нести все тяжести и
опасности военной жизни для защиты своего отечества, чувствуют недоброжелательство к тем
лицам, которые вместе с ними в продолжение долгого времени пользовались покровительством и выгодами правительства; во время же нужд и
опасности не хотят участвовать в несении трудов и
опасности для защиты его.
Любопытно ему было. Он-то наверное знал, что это не Каштанова, но кто же это? Японка послушалась. Бенгальский увидел незнакомое смуглое
лицо, на котором испуг преодолевался выражением радости от избегнутой
опасности Задорные, уже веселые глаза остановились на актеровом
лице.
— Не понимаю я чего-то, — заявил Кожемякин, напряжённо сморщив
лицо, — какая
опасность? Ежели все люди начинают понимать общий свой интерес…
Но эта
опасность и придавала силу работавшей старухе, потому что этим она выполняла данное обещание поработать Богу в поте
лица.
— Нет, матушка, не дело говоришь, — перебил Петр,
лицо которого, как только миновала
опасность, сделалось по-прежнему мрачным и недовольным, — этак, пожалуй, невесть что в башку заберет! Пущай его страха отведает. Небось не убьют.
Глаза опять нечаянно открылись, и Егорушка увидел новую
опасность: за возом шли три громадных великана с длинными пиками. Молния блеснула на остриях их пик и очень явственно осветила их фигуры. То были люди громадных размеров, с закрытыми
лицами, поникшими головами и с тяжелою поступью. Они казались печальными и унылыми, погруженными в раздумье. Быть может, шли они за обозом не для того, чтобы причинить вред, но все-таки в их близости было что-то ужасное.
Опасность быть застигнутым на месте преступления не пугала, а лишь возбуждала его — глаза у него темнели, он стискивал зубы,
лицо его становилось гордым и злым.
Он держал за руку больную и хотя не говорил еще ни слова, но не трудно было отгадать по его веселому и довольному
лицу, что
опасность миновалась.
Здесь в первый раз прояснились
лица его свиты; вся
опасность миновалась: они уже были почти за городом.
Когда начался пожар, я побежал скорей домой; подхожу, смотрю — дом наш цел и невредим и вне
опасности, но мои две девочки стоят у порога в одном белье, матери нет, суетится народ, бегают лошади, собаки, и у девочек на
лицах тревога, ужас, мольба, не знаю что; сердце у меня сжалось, когда я увидел эти
лица. Боже мой, думаю, что придется пережить еще этим девочкам в течение долгой жизни! Я хватаю их, бегу и все думаю одно: что им придется еще пережить на этом свете!
Я вижу
лица, напоминающие дни
опасности и веселья, случайностей, похождений, тревог, дел и радостей.
— Вот и люби меня эдак же, — предложил Пётр, сидя на подоконнике и разглядывая искажённое
лицо жены в сумраке, в углу. Слова её он находил глупыми, но с изумлением чувствовал законность её горя и понимал, что это — умное горе. И хуже всего в горе этом было то, что оно грозило
опасностью длительной неурядицы, новыми заботами и тревогами, а забот и без этого было достаточно.
В своей боязливой предусмотрительности она не заметила, что
опасность угрожает ей совсем с другой стороны, и заботилась всего более о том, чтобы не допустить в народ якобинских идей, за которые считалось тогда всякое предъявление своих прав
лицами низшего сословия.
Загоскин хотел представить, каким
опасностям подвергается молодой человек, добрый, слабый и неопытный, вступая в испорченное светское общество; всю его порчу хотел он сосредоточить в одном
лице, в каком-то загадочном бароне Брокене, придав этому искусителю, кроме ума и разных дарований, что-то фантастическое и дьявольское.
Граждане забыли
опасность и войну, веселие сияло на
лицах, и всякий отец, смотря на величественного юношу, гордился им, как сыном своим, и всякая мать, видя Ксению, хвалилась ею, как милою своею дочерью.
Но вот уже разошлись по Иерусалиму верующие и скрылись в домах, за стенами, и загадочны стали
лица встречных. Погасло ликование. И уже смутные слухи об
опасности поползли в какие-то щели, пробовал сумрачный Петр подаренный ему Иудою меч. И все печальнее и строже становилось
лицо учителя. Так быстро пробегало время и неумолимо приближало страшный день предательства. Вот прошла и последняя вечеря, полная печали и смутного страха, и уже прозвучали неясные слова Иисуса о ком-то, кто предаст его.
Ученики Иисуса сидели в грустном молчании и прислушивались к тому, что делается снаружи дома. Еще была
опасность, что месть врагов Иисуса не ограничится им одним, и все ждали вторжения стражи и, быть может, новых казней. Возле Иоанна, которому, как любимому ученику Иисуса, была особенно тяжела смерть его, сидели Мария Магдалина и Матфей и вполголоса утешали его. Мария, у которой
лицо распухло от слез, тихо гладила рукою его пышные волнистые волосы, Матфей же наставительно говорил словами Соломона...
Я недолго занимался этими вопросами. Я припомнил всю свою жизнь, все те случаи, — правда, немногие, — в которых мне приходилось стоять
лицом к
лицу с
опасностью, и не мог обвинить себя в трусости. Тогда я не боялся за свою жизнь и теперь не боюсь за нее. Стало быть, не смерть пугает меня…
Наденька наконец уступает, и я по
лицу вижу, что она уступает с
опасностью для жизни. Я сажаю ее, бледную, дрожащую, в санки, обхватываю рукой и вместе с нею низвергаюсь в бездну.
Хоть давно знала, что грозного гостя скитам не миновать; но когда
опасность еще далека, она не страшна так, как в то время, когда перед
лицом прямо станет…
— Я бы хотел сказать, что и батюшке Ивану Матвеичу, и матушке Пульхерии, и Мартыновым, и Гусевым, и всем главным
лицам нашего общества ваше решение станет за великую обиду. Они старались, они ради всего христианства хлопотали, а вы, матушка, ровно бы ни во что не поставили ихних стараний, не почтили достойно ихних трудов, забот и даже
опасности, которой от светского правительства столько они раз себя подвергали.
И вот люди в обществе
лиц другого пола подвергают себя мукам, нередко даже
опасности серьезного заболевания, но не решаются показать и вида, что им нужно сделать то, без чего, как всякий знает, человеку обойтись невозможно.
Больной было очень плохо; она жаловалась на тянущие боли в груди и животе,
лицо ее было бело, того трудно описуемого вида, который мало-мальски привычному глазу с несомненностью говорит о быстро и неотвратимо приближающемся параличе сердца. Я предупредил мужа, что
опасность очень велика. Пробыв у больной три часа, я уехал, так как у меня был другой трудный больной, которого было необходимо посетить. При Стариковой я оставил опытную фельдшерицу.
— Разве горный орел устрашится крика серой кукушки? — тихо рассмеялась Гуль-Гуль. — Чего бояться храбрым джигитам? Одной безумной бояться, что ли? Нет, не было еще такой
опасности, перед которой не устоял бы Керим! — с гордостью заключила моя подруга, и
лицо ее засияло необычайной нежностью и лаской.
И его мужественное, заросшее волосами
лицо приняло испуганное выражение школьника, который боится экзамена. Распорядительный, энергичный и находчивый во время штормов и всяких
опасностей, Андрей Николаевич обнаруживал позорное малодушие перед смотрами начальства.
Взглядывая на это раскрасневшееся, еще возбужденное
лицо Ашанина, на эти еще блестевшие отвагой глаза, адмирал словно бы понял все те мотивы, которые заставили Ашанина не видать
опасности, и не только не гневался, а, напротив, в своей душе лихого моряка одобрил Ашанина.
Молодой лейтенант, видимо, был несколько взволнован, хотя и старался скрыть это. Но Володя заметил это волнение и в побледневшем
лице лейтенанта, и в его тревожном взгляде, который то и дело пытливо всматривался то в капитана, то в старшего штурмана, словно бы желая на их
лицах прочесть, нет ли серьезной
опасности, и выдержит ли корвет эту убийственную трепку.
Но возбужденный вид этих раскрасневшихся, обливающихся потом
лиц гребцов, спешивших на помощь погибавшим и не думавших об
опасности, которой подвергаются сами, пристыдил юнца…